Скандинавские народы сейчас считаются – и это справедливо –
частью западного мира. Поэтому, с современной точки зрения, было бы логичным
рассматривать скандинавско‑русские взаимоотношения под заголовком «Русь и
Запад» (см. следующую главку). И все же, конечно, более удобно рассматривать
Скандинавию отдельно, поскольку с точки зрения истории и культуры в период
раннего средневековья она была особым миром, скорее мостом между Востоком и
Западом, нежели частью того и другого. Действительно, в эпоху викингов
скандинавы не только разоряли множество восточных и западных земель своими
постоянными набегами, но и устанавливали контроль над определенными
территориями как на Балтийском, так и на Северном морях, не говоря уже об их
экспансии в Средиземноморье и в Причерноморье.
С точки зрения культуры, скандинавские народы долгое время
оставались за чертой римской церкви. Хотя «скандинавский апостол» Св. Ансгарий
начал проповедовать христианство в Дании и Швеции в девятом веке, лишь в конце
одиннадцатого века Церковь получила в Дании реальное развитие, а ее права и
привилегии формально были установлены там не раньше 1162 г. В Швеции старое
языческое святилище в Упсале было разрушено в конце одиннадцатого века, в 1248
г. окончательно была установлена церковная иерархия и утвержден целибат
духовенства. В Норвегии первым королем, сделавшим попытку христианизировать
страну, был Хаакон Добрый (936 – 960 гг.), сам принявший крещение в Англии. Ни
он, ни его ближайшие наследники не смогли довести до конца религиозную реформу.
Привилегии Церкви были окончательно утверждены в Норвегии в 1147 г.
С точки зрения социальной, в Норвегии и Швеции, в отличие от
Франции и Западной Германии, не было рабства; оно не было введено и в Дании до
шестнадцатого века. Поэтому крестьяне в Скандинавии оставались свободными в
киевский период и на протяжении всех средних веков. Политически, опять же в
отличие от Запада, особой важностью обладало собрание свободных людей (тинг),
исполнявшее административную и судебную роли в скандинавских странах, по
крайней мере до двенадцатого века.
Ранний период скандинавско‑русских отношений был
рассмотрен в предыдущем томе этого труда.[536] Как мы
знаем, со скандинавами было непосредственно связано сначала образование
Русского каганата, а затем и Киевского княжества. Однако, нам следует ясно
разграничивать различные стадии скандинавской экспансии на Руси, и здесь к
месту краткий очерк последовательности этих стадий.
Шведы, которые, очевидно, первыми пришли и проникли на юг
Руси еще в восьмом веке, смешались с местными анто‑славянскими племенами,
заимствовав у коренного населения само имя «русь»; датчане и норвежцы,
представителями которых были Рюрик и Олег, пришли во второй половине девятого
века и незамедлительно смешались со шведскими русами.[537] Участники
этих двух ранних потоков скандинавской экспансии прочно обосновались на русской
почве и объединили свои интересы с интересами коренного славянского населения,
особенно на приазовских и киевских землях.
Однако, скандинавская иммиграция на Русь не прекратилась с
Рюриком и Олегом. Князья приглашали на Русь новые отряды скандинавских воинов в
конце десятого и на протяжении одиннадцатого веков. Некоторые приходили по
своей собственной инициативе. Этих пришельцев русские летописцы называли
варягами, чтобы провести различие между ними и старыми поселенцами,
называвшимися русью. Ясно, что старые скандинавские поселенцы уже в девятом
веке составляли часть русского народа. Варяги, однако, были иностранцами, как с
точки зрения коренных русских, так и русифицированных скандинавов,
представителей раннего скандинавского проникновения.
Как мы знаем, князь Игорь нанял варягов, чтобы усилить свою
армию в войне с Византией (см. Гл. II, выше); Владимир I использовал варягов в
борьбе против Ярополка I, а позднее предоставил на время часть из них в
распоряжение византийского императора (см. Гл.
III, 2); Ярослав I зависел от
варягов в своих походах против Святополка I и Мстислава Тмутараканского. Как из
русских, так и из скандинавских источников мы знаем, что варяги также нередко
приходили на Русь поодиночке или небольшими группами, предлагая себя на службу
русским князьям, или в поисках приключений.
Повествования о таких приключениях сохранились во многих
скандинавских сагах. Среди них – сага об Олафе Трюггвасове, которая относится
ко времени правления Владимира Святого.[538] Сага об
Эймунде описывает приключения группы исландцев, которые пришли на Русь в начале
одиннадцатого века и приняли активное участие в борьбе Ярослава против Князя
Полоцкого, а также против других его противников.[539] В киевском
«Патерике» мы обнаруживаем рассказ о варяге Шимоне, который предложил себя на
службу князю Ярославу Мудрому.[540]
Скандинавы также посещали Русь на своем пути в
Константинополь и в Святую Землю. Так, в 1102 г. король Дании Эрик Эйегод
появился в Киеве и был тепло принят князем Святополком
II. Последний направил
свою дружину, состоявшую из лучших воинов, чтобы сопровождать Эрика к святой
земле. На пути от Киева до русской границы Эрика повсюду встречали восторженно.
«Священники присоединялись к процессии, неся святые реликвии под пение гимнов и
звон церковных колоколов».[541]
Помимо свидетельств в литературных источниках, как русских,
так и скандинавских, существуют также некоторые эпиграфические свидетельства,
касающиеся путешествий скандинавов на Русь. Одна руническая надпись первой
половины одиннадцатого века посвящена скандинаву, который погиб на Руси как
воин. В другой упоминается скандинавский купец, торговавший с Русью. Еще в двух
надписях упомянут Новгород.[542]
Все надписи были обнаружены за пределами Руси. Внутри же страны камень с
надписью, которую можно датировать первой половиной одиннадцатого века, был
обнаружен на острове Березани, который, как мы знаем (см. Гл.
II, 2), был
важным пунктом на пути из Киева в Константинополь. Читаем в этой надписи
следующее: "Грани воздвиг этот монумент в память своего товарища Карла".[543]
Нужно заметить, что не все варяги, приходившие на Русь, были
вовлечены в военные авантюры. Некоторые из них – видимо, мне следует сказать:
большинство из них – были привлечены коммерческими интересами. Как мы знаем,
процветание Новгорода основывалось на торговых отношениях с Прибалтикой, хотя
позднее немецкие города объединились в Ганзейский союз, который стал главным
фактором в торговле Запада с Новгородом, в одиннадцатом и начале двенадцатого
века варяги были особо заинтересованы в этих торговых отношениях. По всей
видимости, торговля рабами составляла одну из отраслей коммерции, к которой они
проявляли особое внимание. Отдельная статья «Русской Правды» говорит о беглом
рабе, убежавшем от своего варяжского хозяина.[544]
Поскольку варяжские купцы были постоянными гостями в
Новгороде, а некоторые из них проживали там постоянно, они со временем
построили церковь, которая упоминается в русских летописях как «варяжская
церковь». В двенадцатом веке балтийская, или варяжская, торговля с Новгородом
проходила, главным образом, через остров Готланд. Отсюда – образование так
называемой готландской «фактории» в Новгороде.[545] Когда
немецкие города расширили сферу своих торговых дел до Новгорода, на первых
порах они также зависели от готландского посредничества. В 1195 г. был подписан
торговый договор между Новгородом, с одной стороны, и готландцами и немцами, с
другой.[546]
Следует помнить, что балтийская торговля предполагала
движение в обе стороны, и в то время как скандинавские негоцианты часто
путешествовали по Руси, новгородские купцы точно так же путешествовали за
границей. Они образовали свою «факторию» и построили церковь в Висби на острове
Готланде, приезжали в Данию, а также в Любек и Шлезвиг. В новгородских
летописях записано, что в 1131 г. на обратном пути из Дании погибло семь
русских кораблей со всем грузом. В 1157 г. шведский король Свейн III захватил
много русских кораблей и разделил весь товар, имевшийся на них, между своими
солдатами. Между прочим, здесь можно заметить, что в 1187 г. император Фридрих
II даровал равные права на торговлю в Любеке готландцам и русским.[547]
Что касается социальных отношений с другими народами,
частные связи между русскими и скандинавами лучше всего могут быть
засвидетельствованы указанием на династические узы.[548] По‑видимому,
четверо из жен Владимира I (до его обращения) были скандинавского
происхождения. Супругой Ярослава I была Ингигерда, дочь шведского короля Олафа.
У сына Владимира II, Мстислава I, была шведская жена – Кристина, дочь короля
Инге. В свою очередь, два норвежских короля (Харальд Хаардроде в одиннадцатом
веке и Сигурд – в двенадцатом) взяли себе русских невест. Следует заметить, что
после смерти Харальда его русская вдова Елизавета (дочь Ярослава I) вышла замуж
за короля Дании Свейна II; а после смерти Сигурда его вдова Мальфрид (дочь Мстислава
I) вышла замуж за короля Дании Эрика Эймуна. Еще у одного датского короля,
Вальдемара I, тоже была русская жена. Ввиду тесных связей между Скандинавией и
Англией здесь стоит упомянуть о браке между английской принцессой Гитой и
Владимиром Мономахом.[549]
Гита была дочерью Гаральда II. После его поражения и смерти в битве при
Гастингсе (1066 г.) его семья нашла убежище в Швеции, и именно шведский король
устроил брак между Гитой и Владимиром.
В связи с оживленными взаимоотношениями между скандинавами и
русскими, значительной важностью обладало скандинавское влияние на ход развития
русской цивилизации. Действительно, в современной исторической науке даже
существует тенденция переоценивать это влияние и представлять скандинавский
элемент как ведущий фактор формирования киевского государства и культуры. Новый
подход к проблеме – с точки зрения исследователя фольклора – можно обнаружить в
книге А. Штендер‑Петерсена «Варяжская сага как источник древней русской
летописи» (1934 г.). Согласно этому исследователю, древние скандинавско‑русские
саги создавались в восточной и византийской среде, и лишь позднее распространились
с востока на север.[550]
В целом, ясно, что скандинавское влияние на русский фольклор и историографию
было результатом сложного процесса. Во всяком случае,не следует слишком
упрощать эту проблему, безоговорочно принимая утверждение об «импорте» прямо из
Скандинавии на Русь чисто скандинавских представлений и обычаев. Что касается
скандинавско‑русских культурных взаимоотношений, то каждая из сторон,
конечно же, внесла в них свою долю, но обе они до определенной степени зависели
от византийской и восточной почвы.
Под филологическим углом зрения, следует отметить отсутствие
в русском словаре скандинавских по происхождению слов, значение которых
относится к интеллектуальной и духовной жизни. Большинство скандинавских
заимствований в русском языке (в целом, немногочисленных) обозначают наименования
в княжеской администрации, как, например, «гридь», «тиун», «ябедник». Кстати,
слово «кнут» – тоже скандинавского происхождения
(knutr).[551]
Киевская Русь. Оглавление.